Татьяна Файдыш

Татьяна Файдыш

Работа «Игра» — это имитация жизни. Мы предполагаем, а Бог располагает… Тонкая ирония жизни: мы считаем себя первыми, но на пространстве бытия — игровом столе — нет карты с нашим номером.

Я из семьи художников, заканчивала Суриковский институт, а до этого — художественную школу. Моё академическое образование предполагало, что я буду работать в реалистической манере. Но меня увлекли современные течения искусства, и я отказалась от классического реализма.

Я из семьи потомственных художников, была окружена творческими людьми с самого рождения. Моя мама, живописец Лидия Ильинична Ольшанецкая, давала мне карандаши, сажала за стол — и так я начала рисовать. В начальной школе мне не давались точные науки, но я всегда знала, что буду заниматься искусством и развиваться в этом направлении.

С  Тарусой меня связывает вся жизнь. Бабушка и дедушка купили там дом у дочери Поленова, а ещё раньше здесь находился постоялый двор. Когда я родилась, отец решил, что уже две дочери, места не хватает, и полностью реконструировал дом. Таруса — вторая Родина, люблю её всем сердцем, расстраиваюсь, если дела не позволяют приехать. Таруса — моё место силы.

В Тарусе необыкновенная природа: южное строение ландшафта, горы, дали, река. А ещё тут радушная, тёплая атмосфера, здесь люди общаются, ходят друг к другу в гости. Мы сюда приезжаем, посещаем выставки, встречаемся с приятелями. В Москве бежишь, спешишь, куда-то едешь, с друзьями трудно увидеться. В Тарусе другие расстояния, встретиться проще. Здесь много художников, каждый работает в своей манере. В Тарусе есть Дом художника, художественная галерея, принадлежащий МСХ. Каждый художник с радостью выставляется в этих прекрасных залах, для нас это стимул к работе.

Японская мудрость гласит: «Нет ничего нового. Нет ничего старого». Искусство — производное прошлого, продолжение прошлого. На пустом месте ничего нового не родится. Художник учится, приобретает опыт, насмотренность, изучает историю искусств, размышляет и компилирует опыт прошедших лет. Даже мысленно рисуя, он создаёт индивидуальное видение, которое является единственным и неповторимым.

Сергей Пилипенко

В этом году в компании тарусских художников мы открыли художественную галерею «Арт-городок» на улице Ленина, 6. В галерее представлены работы из дерева, живопись, батик, эмаль, керамика. Это разнообразие творческих направлений превратилось в ансамбль, в котором проявляется личный почерк художников, но вместе они гармонично объединились в стенах галереи с настроением Тарусы.

Многие художники, чьи работы представлены в галерее, знакомы уже давно, со времён работы на экспериментальном заводе, поэтому атмосфера у нас дружеская. Вместе легче решать не только организационные и финансовые вопросы, но и совместно выезжать на выставки в Москву. Галерея работает первый год, но уже стала заметной в городе. Гостям нравится к нам приходить, они чувствуют тепло этого места, интересуются работами, завязываются живые разговоры.

К работе с деревом я пришёл, когда преподавал в ПТУ. У меня скульптурное образование, но я работал с камнем. Поэтому чтобы обучать ребят, сам должен был познакомиться с новым материалом. Так я учил и одновременно учился. Это был интересный опыт с точки зрения практики. Мне было легко понять трудности ребят и объяснить, как с ними справиться, потому что сам спотыкался на схожих проблемах. В итоге, пока преподавал, сам заразился любовью к дереву. Я работал с металлом, ювелиркой, камнем и костью… Но сейчас уже никуда не ухожу от дерева!

Я встречал людей без формального образования, из которых мастерство словно лилось — настоящие самородки. Преподавателю же важно заметить особенную струнку в ученике и развить её, помочь выйти за рамки, стереотипы, которые сформировались в каждом из нас.

Когда я поступал в Абрамцевский художественно-промышленный колледж им. Васнецова, то хотел учиться работе с деревом. Мне подсказали, что стоит попасть к преподавателю по композиции на камне, потому что она научит видению. Я благодарен за тот совет, потому что для художника важно уметь работать с образами, а материал может быть любой. Ремеслу просто научиться.

Как научить работать с образами? Здесь важно умение преподавателя, который сумеет направить, сделать так, чтобы проявилось внутреннее видение ученика, его индивидуальность. Когда я учился, нас в группе было пятнадцать человек, а на просмотрах не было ни одного одинакового рисунка. Наш педагог на занятиях не «натаскивала», чтобы мы делали так и не иначе. Она давала задание и уходила. Мы думали: «О, как интересно!» Когда она возвращалась, то бросала каждому пару слов и покидала мастерскую. Наша задача как учеников была самостоятельно подумать, поискать способы выражения и отразить это в работе. Мне кажется, это важно для любого человека, тем более для художника, — найти «своё», поэтому считаю, что мне повезло с преподавателем.

Мы приехали в Тарусу, когда собор Петра и Павла был почти развален, стоял без куполов и колокольни. Отец Леонид, местный настоятель, — потрясающий человек, он сумел организовать и вдохновить людей. И собор восстановили, и Воскресенский храм. Сейчас наш собор — как жемчужина, без которой уже трудно представить Тарусу. Когда происходят такие события, как восстановление храма, которые объединяют людей, то они и сами сильно меняются, становятся добрее. Общее дело народ сплачивает.

Ритм жизни в Тарусе отличается от суетливой Москвы: здесь у людей как будто вырастают крылья. Когда наблюдаю за посетителями галереи «Арт-городок», вижу, как им интересно, как меняются у них глаза.

В девяностые, когда я привозил свои работы в московские салоны, стоило упомянуть, что я из Тарусы, как разговор заходил о путешествиях в наш город, о Цветаевой и Паустовском. Таруса не славится архитектурными шедеврами, её главное сокровище — это люди: те, кто жили здесь, и кто живёт сейчас. Глава нашего района как-то поделился информацией, что в Тарусе официально зарегистрировано сто художников! Это место притягивает творчество.

Когда мы с моей женой Викой впервые прибыли в Тарусу, нас никто не знал. Однако вскоре нам предложили выставиться в Тарусской галерее. Это был маленький зал, но рядом, в других помещениях, висели работы Крымова, Борисова-Мусатова… Все — удивительные художники!

Сергей Пилипенко

Да, Таруса — это люди.

Елена Утенкова

Елена Утенкова

Детство я провела на съёмных дачах в Тарусе. Бабушка говорила, что летом нельзя жить в городе, детей надо вывозить на природу. Сама бабушка впервые приехала в Тарусу с Валерией Ивановной Цветаевой в двадцатых годах прошлого века. Получается, что наша семья уже столетие в Тарусе.

Бабушка уезжала вместе со мной на все три летних месяца, так длилось до моих 17 лет. Какое море, если есть Таруса?! Для меня не было ничего прекраснее. Таруса — это лето, нет уроков, вольная жизнь… Я ходила с подружкой за грибами, на речку, мы ездили на велосипедах, плавали на острова, играли в казаков-разбойников в овраге, а зимой Таруса мне снилась. Целое поколение выросло в Тарусе. Так я воспитывала и своих детей — вывозила их в Тарусу.

Таруса совпала с образом места, которое можно передавать детям, которым можно делиться.

Мой папа был влюблён в Тарусу. Он был художник. Запах масляной краски, походы на этюды — всё это для меня неотделимо от тарусского детства.

Ландшафт, в котором живёт человек, становится его органической частью. В Тарусе — лирический и сложный ландшафт из занавесов: отражения на реке, рощи…

Если говорить о творчестве, то для меня в пейзаже важно не конкретное место, а совпадение душевного состояния с гармонией, которую тебе дано увидеть. Если увиденное откликается внутри, совпадает, то это знак зафиксировать, запомнить и изобразить совпадение внутреннего чувства и природы.

Фотографии часто переполнены деталями. Мне детали мешают. В пейзаже, да и в портрете, впечатляют акценты. Люди расставляют акценты в жизни, а художник ставит их в работе. Вот эти акценты и способность передать состояние, а не конкретное узнавание места, и впечатляют в пейзаже, этим работы и отличаются друг от друга.

Для меня рисование — акт благодарности в ответ на дар увидеть красивое. Бывает, что ничего не видишь. Возникает чувство, что тебя наказали или ты сам себя наказал. Мир абсолютно прекрасен, и он — доказательство того, что Бог есть, и Он непознаваем. Эта такая красота — выйти в Тарусе к реке: кусты, вода, травы, опушка леса… А если в лес войдёшь — это космос.

Рисование — как жест ответа. Если я не рисую, я мучусь, как если бы мне пришло письмо, а я не отвечаю. Начинается ощущение потерянного времени, даже чувство вины перед собой.

Бывает состояние, когда не видишь и не рисуешь. Лечится это работой. Поработаешь в мастерской, потом едешь в метро и думаешь: «Какие лица! Как бы всех нарисовать!» Если же долго не работал, никуда не смотришь.

Иногда работы получаются из отчаяния, когда ты словно прорываешься сквозь что-то.

Заметила, что «хотеть» для меня как для художника вредно. Когда я «хочу» изобразить, то получается вымученная иллюстрация. Творчество — свободный процесс, когда внутреннее знание направляет и ведёт изнутри. Бесконечный вопрос художника: форма и содержание. Работы обретают разные формы, потому что мы опираемся на наше внутреннее знание и чувства, и поэтому содержание обретает индивидуальность, которой художники и отличаются друг от друга.

Художник — это проводник, или инструмент. Как в оркестре бывают скрипка, виолончель, флейта, так и все мы — разные инструменты. Я очень боюсь, что это прекратится. Если не будет вдохновения, это страшно.

Суета и страх убивают. Искусство вне повестки дня. Оно вечное, так или иначе, оно — божественное. Ты как тварь, как часть мира, тоже начинаешь что-то творить.

Искусство даёт кислород. Можно целый день убираться дома, готовить, встречать гостей, а потом выйти на улицу с собакой — и понять, что это событие, которое важно для тебя лично. Ты вышел из привычного и общественного в то, что к тебе не имеет прямого отношения: экономического, психологического. Я думаю, что мои родственники, когда приезжали в Тарусу, тоже выходили в мир над какими-то материальными, личными вещами. Это даёт кислород.

Насколько искусство имеет отношение к надмирности, настолько оно нам интересно. Это не про то, что ты поднялся над миром, а про то, что ты увидел красоту. Она рядом.

Рисование — это основное. Ещё я пишу тексты. Мне говорят: «Пиши, пиши!» Но это не от меня зависит. Иногда пишется, а иногда рисуется.

Михаил Тихонов

Михаил Тихонов

Работы на тему зеркал посвящаются маме.

Мне от мамы осталось шестигранное зеркало. Зеркало — вещь опасная, загадочная, а если оно непростой формы, то задумываешься о смысле. Я в последнее время интересуюсь символами и знаками. Вот 6, как и 9, 12 — знаковые цифры. При это я не знаю, что значат шесть граней у зеркала, но это определённо красиво. В Доме Мельникова на Арбате шестигранные окна. Меня уговаривали продать это шестигранное зеркало, потому что оно как окно у Мельникова. Я отказался. Это невозможно. Туда мама смотрелась, ну как?

Хочу, чтобы у зрителя, когда он смотрит на мои работы, рождался ВОПРОС. Вопрос — и никаких ответов! Глупо прийти и найти ответ. Разве поможет, если найдёшь ответы на все свои вопросы? Думаю, что будет наоборот. Какие чувства я ощущаю и сколько их — столько должно быть и вопросов.

Хороший учитель заметит способности ученика, но не будет хвалить и восхищаться умениями и талантом. Кто так делает, тот не учитель, а менеджер. Хороший учитель скажет: «Ну что ты тут напорол, а?» Потом тихо нашепчет общим знакомым, так, чтобы ты узнал: «У него прирождённые живописные способности». Тонкая вещь — уметь похвалить и подзатыльник дать. Здорово, если между учеником и учителем возникает чувство, что они понимают друг друга. Мы ведь все на чувствах живём. У кого нет чувств, тот просто зря родился.

Про творчество, или Что в моей творческой жизни заставляет «заковать Хроноса» — это момент.

Лето. Москва. Открытый балкон. Тепло и распахнута форточка. Тут слышу звук, вроде лёгкого, непонятного топота. Оказалось, что птица залетела. Маленький, глупый ребятёнок ищет, как выбраться через стекло. А за окном сидит вторая птица, смотрит и думает про подругу: «Что ж ты глупая такая?» Я взял в ладонь птицу-малышку. Что мне оставалось? Надо же помочь выбраться. Я аккуратно прижал её к стеклу. Птица пожила в руке секунды, а когда отпустил, обе подруги улетели.

В те мгновения, пока птица затихла в руке, жизнь — чужая, не моя — с хрупкой надеждой присмирела. Фантазирую, что птица подумала: «Что же будет?» Этих секунд хватило, чтобы сохранить то ощущение. Это было, как печать времени, застывший кусок. Запечатал чувства.

Я рисую Время. Время формулирую как пережитое, а переживаем мы через материал. Господь через людей говорит, а люди через материал общаются друг с другом. А материал какой? Либо уголь, это тоже «пережитое», либо графит.

Я пишу в чёрно-белых цветах и иногда добавляю полутон.

Я нашёл ответ, как обратную связь на размышления о времени, у философа Мераба Мамардашвили. Попробую передать смысл его слов. Потерянное время — это время всех неживых моментов, моментов, когда мы должны были работать, но были бессильны что-либо сделать с ситуацией, потому что получили сильное, «ударившее в душу» впечатление, и растерялись. Это потерянное время преследует меня. А так как пишу я пережитое, то оно остаётся в памяти моментами, деталями, вспышками — как будто светом ударило. Поэтому есть только свет и тень. Попутно появляется фактура, когда в процессе работы материал «разговаривает» со мной. Этого достаточно.

Каждая картина, которую я пытаюсь родить и потом спроецировать в материале — мой способ заковать время. «Ударившее в душу впечатление» — это о куске времени, который застрял во мне. Вот вспомнил ситуацию. Я вышел из подъезда — юный молодой человек, только начал курить. Сигарета в зубах, дверь толкаю ногой и передо мной отец. Он так внимательно на меня посмотрел. Ничего не сказал. В такие моменты что-то застывшее возникает.

В некоторых работах мне удалось пережитое запечатлеть.

Я женился на тарусянке и Тарусе. Стараюсь больше времени проводить в здесь, даже зимой. Зимой тут никого нет. Живётся хорошо.

Из беседы с Галиной Иосифовной Маневич, вдовой Эдуарда Штейнберга

Галина Иосифовна Маневич (вдова Эдуарда Штейнберга)

Эдик (Эдуард Штейнберг — прим. ред.) считал Тарусу Родиной. Семидесятипятилетний жизненный путь мастера неразрывно связан с событиями, которые происходили здесь. Впервые в Тарусе в 1957 году он почувствовал себя художником и начал работать.

У Эдика не было академического художественного образования, как и аттестата средней школы. Я почти уверена, что именно этот факт раскрыл его внутреннюю свободу и самобытность, позволив стать выдающимся художником. Природа одарила Эдика способностью самовыражаться, говорить языком живописи. В течение жизни Эдик встречал людей, которые подсказывали, направляли и впечатляли его. В юности таким человек был отец, Аркадий Штейнберг, — талантливый поэт, переводчик и художник. В 1937 году Аркадия Штейнберга арестовали, и несколько лет он провёл в лагерях. Нельзя сказать, что отец учил Эдика — скорее, художник находился под влиянием их разговоров.

Эдик рано осознал себя художником — это произошло в 1957 году. Уже в начале шестидесятых он открыл свою тему в живописи. На протяжении шестидесятилетнего творческого пути характер его работ внешне трансформировался, однако основные мотивы, движущие им, были выработаны в начале. В первых произведениях ярко проявились темы смерти и красоты, которые волновали его на протяжении жизни. Идея Достоевского о том, что красота спасёт мир, укоренилась в сознании Эдика. Он видел в красоте не только внешнее, но и духовное спасение как мира, так и себя как художника. В середине шестидесятых Эдик создаёт метафизический натюрморт. В работах появляются атрибуты вечности, такие как камень, раковина, рыба, птица.

В своих произведениях Эдик задавал вопросы, в первую очередь самому себе. Эти размышления и вопросы стали содержанием его творчества, метафизическим исканием о конце и начале существования. Эдик обладал удивительной интуицией. Его друг, писатель, философ и режиссёр, Евгений Шифер, с которым он познакомился в 1968 году, разгадал в картинах Эдика религиозный смысл, о котором сам художник не догадывался. Евгений объяснял Эдику символику: что обозначает рыба в христианском сознании, значение образа птицы. Эти символы интуитивно уже существовали в творчестве художника, прежде чем он с ними познакомился и осознал. Со временем Эдик начал использовать эти символы, уже понимая их философское и религиозное значение.

Невзирая на тяжёлые жизненные обстоятельства, бескомпромиссное творчество и временами нищету, в работах Эдика не чувствуется ни агрессии, ни раздражения. Его картины излучают гармонию, которую ему удалось сохранить в себе. Мне кажется, Эдик был наделён тонким чувством красоты и добра, сохранил в себе ощущение детства.

Эдик был виртуозный рыбак и каждое лето в Тарусе рыбачил. Рыбалка не была развлечением, хотя он приносил рыбу, даже когда остальные возвращались пустыми. Он серьёзно относился к пребыванию в лодке, на реке. Время в лодке стало медитативными уроками созерцания пейзажа, в котором находился художник. На реке он переживал осмысление неба, земли, которые почти всегда присутствовали в живописи. Горизонт, фигуры, которые он вписывал в горизонт и создавал вертикаль, пространство креста между небом и землёй…

Работы, представленные на выставке, составляют цикл, созданный в последнюю зиму в Тарусе, когда Эдик уже сильно страдал от болезни. Тем не менее каждое утро он вставал, топил печку и направлялся в мастерскую. Творчество было его истинной страстью. Произведения того периода можно считать творениями подвижника. В них он задавал свои последние вопросы.

В нашем доме не было его работ. Они висели у нас, только пока сушились. Эдик не любил смотреть на свои картины. По его мнению, произведение жило, пока он над ним работал.

Марко Бравура

Во Вселенной существует некая энергия, имеющая вид вихря. Её след можно найти в большом и в малом: в траектории движения звёзд и галактик, завитках рогов животных и строении растений — это словно дактилограмма Творца. Удивительно, что в основе устройства Вселенной лежит универсальный математически точный метод!

Марко Бравура

Таруса — прекрасное уединённое место с живописной природой, где ощущается особый дух России. Здесь свободно дышится и легко работается.

Мария Дрезнина

Творческая жизнь человека складывается постепенно, проходя разные периоды и этапы становления. Каждое следующее поколение реагирует и отвечает на новые вызовы своего времени. Меняется эпоха, и художник ищет себя, ищет иные способы выражения в творчестве. Сначала он прорабатывает, изучает искусство мастеров, которые трудились до него, и только затем начинает понимать, куда он будет двигаться сам.

Самые различные обстоятельства влияют на то, как будет складываться творческая судьба художника. В первую очередь — его талант, характер, работоспособность, семья, здоровье и много других факторов. У каждого автора есть свои любимые темы для изображения и техника исполнения, материалы, которые он использует. Это живопись, графика, скульптура, прикладное искусство, монументальное или ювелирное искусство… Художник всю жизнь отрабатывает свои темы и технику выражения, постоянно развивается и двигается, по наитию и желанию. Это естественный процесс. А бывает, что снова возвращается к своим истокам и к темам раннего периода творчества.

Педагогическая работа — это тоже часть моего творчества. Я постаралась сделать свою работу с детьми интересным творческим занятием. Конечно, пришлось отдавать часть своих идей другим людям, но я об этом совсем не жалею— ведь я тоже продолжаю свой творческий поиск. В моих занятиях много театрального, много импровизации, на них каждый участник может свободно творить, высказывать свои мысли, идеи. Я уважаю и ценю в личности каждого автора — маленького ребёнка пяти лет или взрослого человека — его индивидуальный мир и хочу поддержать, сохранить и помочь развить его творческий потенциал в области изобразительного искусства.

В конце 90-х я стала проводить социально-художественные акции и выставочные проекты на международной ежегодной выставке «Мир детства». Выставка проходила в Экспоцентре в Москве. Это были художественные программы для посетителей выставки — детей и взрослых. Самые значимые для меня программы — «Всё прекрасное планеты сохраним» (2000) и «Берегите детей и зверей» (1998). То, чем я занимаюсь много лет, считаю современным искусством, некой новой формой соединения творчества и театра. Я к этому шла интуитивно долгие годы и не знала, во что это выльется. Мне кажется, что современный иммерсивный театр двигается в этом же направлении: собираются люди, придумывают спонтанно сценарий и персонажей и начинают разыгрывать своё действо. Я считаю, что моя педагогическая деятельность, мои книги помогают детям и специалистам прикоснуться к миру искусства, открыть в себе художника, дают уверенность в собственных силах.

В своей работе в художественном музее, на занятиях по арт-терапии с детьми с особенностями развития и их семьями считаю важным показать на примере шедевров изобразительного искусства простые и необходимые для жизни вещи, которые смогут помочь им лучше ориентироваться в окружающем пространстве: большое и малое, верх и низ, близко и далеко, свет и тень… Для таких занятий требуется большая предварительная работа и подготовка: выбор темы и экспонатов для показа, разработка доступного для таких детей творческого задания. Я работаю с людьми, которых я не знаю, но искусство даёт нам повод для общения. Через искусство мы говорим о разных вопросах и обсуждаем жизненные темы. Самое главное происходит во время занятий. Дети раскрываются, активизируются, переключаются и начинают выдавать замечательные эмоциональные реакции, мысли, их поведение часто изменяется по сравнению с обычным, что отмечают их родители и педагоги. Музей становится постепенно для них любимым, безопасным местом, неким «целебным источником»!

Крымские пленэры ранней весной в любимом Гурзуфе на протяжении почти сорока лет сыграли в моей жизни огромную роль. Там стал вырабатываться мой стиль и новые приёмы живописи. Сама природа, её ландшафт подсказывали и направляли руку. Работа с натуры необходима художнику не только в период обучения профессии. В окружающем реальном мире скрыто много идей, формальных ходов и приёмов, которые нужно увидеть, почувствовать и передать на плоскости холста или бумаги.

Именно в работе с натуры ты сможешь увидеть и найти взаимоотношения различных цветов, ритмов, других элементов… Идёт обогащение себя новыми темами и идеями, которые потом будут претворяться в творческих работах. Так, моя манера в коллажах и абстрактных работах, которые я сейчас делаю, выработалась в Крыму, когда я писала с натуры. Например, деревья, растущие близко к морю, на ветру изгибаются и приобретают необычные формы. Это заставило меня менять направление мазка, выстраивать динамичную композицию в работе.

На занятиях по изобразительному искусству, кроме известных навыков и приёмов данной профессии, очень важно открыть в ученике художественное видение, индивидуальный взгляд на объект, на всё, происходящее перед его глазами. Этот субъективный взгляд потом станет главной, определяющей чертой, почерком, отличающим его от других художников.

Украшения — это ещё одно постоянное любимое занятие и направление в моём творчестве. Уже в детстве я лепила отдельные бусины из чёрного хлеба и раскрашивала их кисточкой. Помню, в школе сделала себе «малахитовое» ожерелье. Мои серьги — это ритмические и цветовые построения разных стеклянных фигур и других элементов на тонкой проволоке. В этих маленьких хрупких композициях важно всё то же самое, что и в живописи, действуют те же законы — цвет, фактура, размер, ритм всех элементов. За многие годы созданы целые серии разнообразных композиций. Мои серьги любят носить женщины, которые готовы перевоплощаться и выстраивать цельный образ с одеждой и серьгами. Про бусинки я знаю очень много. Я даже придумала и включила в свои книги задания с бусинками для изучения ребёнком законов ритма, выраженного на плоскости листа.

Мария Дрезнина

Процесс творчества — это всегда тайна, не знаешь, с чем он связан, откуда возникает и куда он тебя приведёт.

Ирина Старженецкая

Ирина Старженецкая

Я беспомощный реалист — пишу, что происходит рядом. Летом мы с девушками преклонного возраста ходим купаться в холодную речку Тарусу. Рядом раскинулось поле, где потрясающий косматый мужик пасёт коз. Пастух и козы — моя любимая тема; я с удивлением обнаружила, что альбомы переполнены их изображениями.

В поле около ангара, где у Толи (Анатолий Комелин — прим. ред.) будет музей с его арт-объектами, в семи километрах от Тарусы, тоже пасутся удивительные нубийские козы. Когда я начала их рисовать, они сразу ко мне подбежали и позировали, красовались — было видно, что эти козы горды своим существованием!

Я пишу цветок по-своему. Цветок обладает архитектурой и геометрией. В то же время он мимолётен, нематериален. Когда я пишу цветок, то опираюсь на эти черты и соединяю в пространстве.

Я начала писать цветы, когда мы вместе с Толей расписывали храм в Тарусе. Я портретист, поэтому написать лик для меня просто, а вот цветы, орнаменты я не писала. Пока искала, от чего мне оттолкнуться, думала про орнамент, как он возник. Во время путешествий по восточным странам меня восхищали орнаменты, особенно на коврах. В Турции, в арабских странах почитают, любят ковры, это их рай. Забавно, но наша кошка тоже так воспринимает ковёр. Здесь в Тарусе у неё свой рай, а в Москве у неё рай — ковёр.

Так что я писала цветы, как орнамент, и чтобы не создавать многоликости, выбрала геометрию цветка.

Знаете, почему я в Тарусе больше работаю? Тут я люблю свет, воздух. Это впитываешь, наполняешься — и потом пытаешься написать…

…В «Реквиеме» нет военных действий, но драма в работах передаётся через природу, через произрастание цвета. Я не знаю, сколько писала «Реквием». Не помню.

Я тяжело пишу, хотя со стороны это может казаться лёгким процессом. Иногда я работаю всего час, но за это время изматываю себя до предела. В процессе творчества я словно собираю атомное ядро, которое живёт внутри, и переношу его на холст.

Некоторые картины я переписываю спустя двадцать лет, потому что осознаю, что не дотянула, не передала задуманное. Когда я возвращаюсь к работе, иногда меняю абсолютно всё.

Бывает так, что сидишь спокойно — и вдруг накатывает невыносимое, неудержимое ощущение, которому невозможно противостоять. В такие моменты важно удержать это чувство, встать и действовать. Работаешь с надеждой, что выложишься и попадёшь в яблочко. Утром понимаешь, что мимо. Порой работы становятся даже хуже, но работаешь дальше, преодолеваешь и выкарабкиваешься.

В прошлом году написала «Злые тюльпаны», картину сразу купили.

Была съёмка тут, в Тарусе, и в какой-то момент мне пришлось долго чего-то ждать. Я сидела на исторической скамейке Паустовского, а передо мной были тюльпаны на заходе солнца. За тюльпанами — забор, дом, покрашенный в синий цвет, и всё это на фоне непогоды. Не скажу, что я тогда сильно злилась, но раздражение из-за утомительного ожидания накопилось. Так появились «Злые тюльпаны». Жаль, что картина теперь не у меня, потому что те тюльпаны и портрет Толи, когда он стреляет из лука, вместе были хороши.

Тюльпан имеет завершённую форму. Он даже агрессивен в какой-то степени. Смешно, как некоторые воспринимают мои тюльпаны и спрашивают: «Это рюмки?!» Да это же тюльпаны!

Терпеть не могу слово «вдохновение». Пустое слово. Кажется, что под ним понимают парфюмерию.

Расскажу два случая. Много лет назад директором Третьяковской галереи был Королёв Юрий Константинович, а заведующим живописным отделом — Иваницкий. Иваницкий отобрал десять работ, в которых он увидел перспективу. Работы большие, пришлось нанимать грузовик, это расходы. Может, мы выставили картины неудачно — сейчас по-другому работы экспонируют, роскошно. А тогда Королёв посмотрел, скривил физиономию и отказал.

Мне было безумно больно. Я вернулась и написала «Пушкин перед дуэлью». Эту работу, к сожалению, купили, но она есть в каталоге. Я пыталась потом подобное делать, не получилось. Вот и «вдохновение» — бывает, вот так по морде получишь и вдохновишься.

Другой пример — когда я писала автопортрет после смерти художника Игоря Купряшина. Он сильно повлиял в то время на моё представление об искусстве, о мире. Его внезапный уход в 43 года был страшной неожиданностью и горем. В те дни, конечно, никакого вдохновения у меня не было, но я села и начала писать автопортрет. Лазарь Гадаев, скульптор и наш друг, пришёл ко мне в мастерскую и сказал: «Оставь. Это не ты писала, это он написал». Я послушалась, хотя сама, может, ещё бы поправила, но тогда я действительно в написании работы не участвовала. Просто горевала и что-то мазала. Работу несколько раз хотели купить, но я оставила её себе.